Второй роман цикла «Дозоры» — «Дневной Дозор» — был написан двумя матерыми «убийцами» Юрия Семецкого. Это Сергей Лукьяненко и Владимир (Воха) Васильев. Можно было только подумать чего они вместе натворят… Однако, все обошлось. Если не считать долгой и мучительной смерти девятилетнего мальчика. Итак, мысленно перенесемся в зал суда, где рассматривается дело светлого мага Игоря Теплова:

В результате массового забора Силы у детей, отдыхающих в «Артеке», семеро из них в течении трех месяцев страдали от ночных страхов! Зафиксировано два случая стойкого энуреза! Девятилетний Юрик Семецкий, проживающий в Москве, через месяц после возвращения из «Артека» погиб от асфиксии, захлебнувшись в ванне.

Тут невольно вспоминается монолог Семецкого Юрика-1 из «Спектра», в котором фигурируют семеро утопленников, причём один утонул в собственной ванне. Я до сих пор содрогаюсь представляя себе захлебывающегося лысого пацаненка в ермолке.

Это одно из последнейших крупных прозведений Сергея Лукьяненко. Разумеется, и тут не нарушена традиция литературного «убийства» Юрия Семецкого.
Несчастный пытался проникнуть в книгу инкогнито и никому не называл своего имени, но… его выдала внешность. Попрошу ознакомиться с описанием Юрия Семецкого:

Сударь у окна оказался невысоким мужчиной лет сорока. Ермолка, небрежно сдвинутая на затылок, не скрывала благородную залысину, открывающую высокий лоб мыслителя и большую часть темечка. Мужчина был худ, но жилист, одет в потертые джинсы и рубашку из светло-коричневой замши. Если бармен производил впечатление человека печального, то сударь в ермолке казался просто средоточием вселенских скорбей. Цивилизация, похоже, чем-то серьезно перед ним провинилась — и мужчина не ожидал от окружающих ничего хорошего. К поясу его была пристегнута солидных размеров кобура с огромным никелированным револьвером, на столе стояла ополовиненная бутыль «очень даже самогона». Именно в эту минуту сударь готовился сделать очередной глоток — долго морщился, подозрительно вглядывался в стакан, отворачивался и брезгливо принюхивался к пойлу, но в итоге все-таки выпил. Йог, насильно уложенный на постель из гвоздей, и тот не перенес бы муку более стоически.

Если вы сложите первые буквы каждого предложения этого абзаца, то получите… Правильно!

И, разумеется, несчастному не было суждено выжить в этом жестоком мире. Его пришли убивать четверо «маршалов», а убил человек в жизни не обидивший ни одного Семецкого (разве что так звали какого-нибудь хоббита):
Разложение Семецкого на спектр из 997 слов

Далёкая планета Новая Волга, тишина, спокойствие. Рудокопы чегой-то там добывают и даже не догадываються, что вся их планета вскоре будет разрушена… Но прежде… Прежде умрёт Семецкий.

Нервно поигрывая бластом, я пробежался к куполу. И почти сразу увидел Семецкого. Семецкий лежал на спине, остекленело вытаращившись в небо. Грудь его была разворочена тремя бласт-импульсами. Крохотный «Сверчок», маломощный бласт, валялся рядом с ладонью убитого. На ладони запечатлелся рифленый отпечатокчьего-тоботинка.

Вот так покинул очередной мир Семецкий.

Пролог.

Внимание! В процессе написания этой книги не пострадал ни один Юрий Семецкий!

Внимание! При написании этой книги не пострадал ни один Семецкий-2!

Васильев убивал Семецкого в следующих книгах:

• «Сердца и моторы» (цикл «Горячий старт»).
• «Смерть или слава».
• «Дневной дозор» (в соавторстве с Сергеем Лукьяненко).

Итак, вот он, вот он — исток. То, с чего всё начиналось. Первое убийство Семецкого, ещё случайное.

Внизу хлопнула дверь подъезда. И в унисон ей открылась дверь квартиры.
— Что, Игорь… — человек осекся, глядя в лицо Ильи. Карамазов толкнул его, коротко и сильно, отпихивая в глубину коридора. Стрелять в упор — небольшое удовольствие.
«ПМ» хлопнул два раза, вначале почти неслышно, потом с легким, невнятным звуком. Эдуард Петрович, все с тем же удивлением на лице, повалился на янтарно-желтый паркет…

Интересно также то что Семецкого (Семенецкого, как мы позже узнаем) убивает один из главных героев по заказу другого главного героя:

— Ужасная новость. Три часа назад убили Семенецкого.
— Что ты говоришь… — Рашид Гулямович потянулся за сигаретой, размял ее в пальцах. Раньше он предпочитал курить трубку, но это слишком удачно обыграли в одной карикатуре, подчеркнув его легкое сходство с «отцом народов».
— В подъезде собственного дома. Застрелили.
— Эдик, Эдик… — Хайретдинов вздохнул, затягиваясь. — Что ж, все под Богом ходим… Убийцу-то схватили?
— Да что ты… Предполагают, что его застрелил собственный телохранитель.